Пешка в большой игре

Оглавление

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Если бы кто-то стоял в подъезде, поджидая Каймакова, то по этим звукам он бы хорошо представил, как тот, наклонив голову, беспомощно нащупывает в полной темноте ступеньку за ступенькой и тихонько поругивается от собственного бессилия.

И человек, который затаился за выступом мусоропровода, представил именно такую картину, не подозревая, естественно, о двадцатисантиметровом шиле с чуть приплюснутым жалом, а потому, когда наступил нужный момент, не остерегся, а, вышагнув навстречу жалко бормочущему человечку, послал могучий корпус вперед, одновременно резко опуская правую руку, и всей тяжестью тела напоролся на острую сталь, с хрустом проскользнувшую между ребер по самую рукоятку.

Все произошло настолько быстро, что Каймаков ничего не понял: в кромешном мраке вдруг материализовалась темная масса, послышался утробный «хекающий» звук, шило легко вошло в мягкую ткань и вырвалось из вмиг вспотевшей ладони одновременно с чувствительным ударом по прикрывающему голову «дипломату».

Каймаков рванул вверх, прыгая через несколько ступенек, а темная масса с хрипением вывалилась из подъезда, теряя что-то, звякнувшее о цементный пол.

Опомнился Каймаков уже в прихожей, когда дверь была заперта на оба замка и закрыта на цепочку. По-звериному осматриваясь и шумно втягивая воздух, он проскочил на кухню, схватил топорик для рубки мяса, после чего осмотрел всю квартиру, заглянув даже в кладовку, на антресоли и под кровать. Потом обессиленно опустился в кресло, ощущая противную мелкую дрожь во всем теле. –

Голая, без абажура, лампочка освещала убогое убранство единственной комнаты: трехстворчатый с зеркалом шифоньер образца начала шестидесятых, купленные у Димки Левина тахту и письменный стол, древний черно-белый телевизор на длинных ножках и расшатанное кресло из комиссионки. Ремонт и приобретение мебели откладывались «на потом», когда Каймаков защитится наконец, станет на ноги, разбогатеет. При нынешних ценах эти планы не удалось бы реализовать, даже если бы диссертацию признали докторской. Поэтому то, что ее зарубили, никакого практического значения не имело.

Впрочем, сейчас практическое значение имело только одно: то, что произошло в подъезде несколько минут назад. Сраный Дон Кихот своим ржавым идиотским мечом ткнул кого-то из соседей. Какие это может иметь последствия для человека, вся жизнь которого состоит из нескончаемой череды неудач? Похоже, дело кончится тюрьмой.

Сильно забарабанили в дверь. Каймаков вздрогнул и поднял топорик.

– Кто здесь? – хрипло спросил он.

– Открывай, Сашка! – возбужденно ответил знакомый голос. – Вы что, вымерли тут? К Симонянам звоню – молчат, к Егоровым – тоже... Знаешь, что я сейчас видел?

Вовчик возбужденно подпрыгивал – эта манера прибавляла два-три из недостающих пятнадцати сантиметров роста.

– Подхожу к подъезду, а оттуда – мужик! – не здороваясь, продолжал он. – За сердце держится и ба-бах – с копыт! Хорошо, рядом «скорая» стояла. Оттуда два лба выскочили, запихали его внутрь и погнали... Повезло мужику! Обычно они два часа едут, сволочи!

– А что за мужик? Незнакомый, что ли? Или из наших?

– Какой «из наших»! На борца похож – здоровый, без шапки, волос короткий... Вовчик осекся.

– И эти, доктора, такие же... Как нарочно – бугаи, почти наголо острижены. Вот совпадение! Сволочи! – Вовчик был недоволен жизнью и для характеристики тех, кто, по его мнению, делал ее такой паскудной, использовал одно универсальное слово, разнообразя его только интонациями. Сейчас он не придал ругательству эмоциональной окраски, значит, прозвучало оно для порядка, чтобы не перехвалить быстро сработавших докторов.

– Ну а ты как? – Вовчик перестал подпрыгивать и осмотрелся. – Все холостякуешь? Хорошо: захотел грамулечку пропустить – никто не мешает...

– Нету ничего! – Каймаков начал теснить коротышку к двери, но тот не спешил прощаться.

– Как нету? Недавно покупал две бутылки... Каймаков щелкнул замком.

– А где ты «дипломат» разорвал? – спросил востроглазый Вовчик за миг до того, как дверь захлопнулась.

Действительно, на черной матовой крышке появились две глубокие вмятины, от них наискось шли царапины, сквозь сорванную кожу проглядывал белый картон прокладки. На лежащей в чемоданчике папке с бумагами тоже виднелись довольно отчетливые углубления.

Каймаков пощупал макушку, потом быстро прошел на кухню, взял полиэтиленовые пакеты, надел перчатку, в которой чистил рыбу, из кладовки извлек фонарик и, прихватив топорик, спустился вниз.

Вначале он вышел из подъезда, затем вернулся вовнутрь и посветил под ноги. Почти сразу нашел то, что искал, сноровисто, будто делал это много раз, поднял рукой в перчатке и опустил в пакет сначала один предмет, затем другой.

Оказавшись в квартире, он тщательно осмотрел тяжелый с тупыми шипами кастет, примерил его к следам на «дипломате» и еще раз потрогал макушку. Шило было осмотрено так же тщательно, особенно стальное жало, покрытое почти по рукоятку бурым налетом.

Не размышляя. Каймаков придвинул телефон и набрал номер.

– Алло, на меня только что напали...

Он собирался говорить уверенно и спокойно, но не получалось – торопился, глотал слова, не мог сосредоточиться на главном... Взволнованный голос колебал мембрану микрофона, превращаясь в электрические импульсы, которые пробегали по километрам проводов, жил, кабелей и снова жил и проводов, добирались наконец до пульта связи дежурной части тридцать второго отделения милиции, колебали мембрану телефона, прижатого к поросшему рыжими волосами уху помощника дежурного сержанта Перцова, вновь преобразуясь в звуковые волны.